Человек, который не хотел любить (ЛП) - Страница 44

Танкреди почувствовал прилив страсти, заметил нарастающее внутри тепло. Он хотел эту женщину в тот же момент, прямо сейчас, он желал иметь её как тот двадцатилетний парень, овладеть ею на этом мотоцикле, на этом пляже, на столе в его офисе. Откуда только взялась эта внезапная, абсурдная страсть к женщине, которую он видел всего дважды? Ему бы хотелось понять, какое воспоминание, какое бессознательное желание провоцирует в нём всё это, с кем, когда, как. Это был вихрь.

«Я хочу её. Я должен её добиться». Он почувствовал ярость, сексуальный голод. Он решил, что сходит с ума. Его жизнь, в которой он привык держать всё на своих местах, разрушалась, всё покатилось к чертям, а он молча смотрел на это. «Как такое возможно? — кричал он в душе. — Как такое возможно? Что с тобой, Танкреди?». Он повторял это всё тише, зная, что не найдёт ответа. Он был как зомби. Его кабинет, стол, эти страницы, эти фотографии – всё, что было вокруг него, говорило о ней. Он выпил немного рома со льдом и лимоном. Он сам приготовил себе напиток, не желая никого ни видеть, ни слышать. Затем продолжил чтение, листая страницы с информацией и просматривая другие фотографии. И в одну секунду он снова погрузился в жизнь этой девушки. Консерватория, её жизнь во Флоренции, один экзамен за другим, а потом снова Рим. София начала играть в самых знаменитых оркестрах Европы. Она дебютировала в Вене в девятнадцать лет и на этом не остановилась: Париж, Лондон, Брюссель, Цюрих – весь мир. Концерты с самыми великими дирижёрами. Теперь об этом говорили уже не газеты или фотографии, а съёмки. Один за другим Танкреди посмотрел чудесные концерты. Впервые в жизни он услышал Шопена, Шуберта и Моцарта с совсем другими чувствами. Из своей каюты, одну за другой он услышал классические композиции, идеально исполненные великой пианисткой Софией Валентини. Он не мог отвести от неё глаз; восторженный, он смотрел, как она сидит, склонившись над клавишами этого фортепиано. Австрийское телевидение, затем польское, французское, немецкое и в конце шотландское – все они передавали её талант, её совершенство, её контроль, точность её исполнения. Танкреди часами исследовал её руками, ставил диск за диском, проживал её мировые успехи, и каждый раз она ему казалась безумно красивой, как в Аргентине, так и в Бразилии, как в Канаде, так и в Японии. Он был сражён тем, насколько экстраординарна эта женщина, но больше всего его удивляли его собственные чувства к ней. Сначала он просто желал её физически. А сейчас он почти стыдился этого. Словно желать только её тело – грех. Да, грех. Он слышал это слово, как далёкое эхо, которое раздавалось в его голове, из-за которого он пробуждён и беззащитен в ночи, на этой яхте посреди моря у мексиканских берегов.

Он растянулся в кресле, взял пульт и остановил запись. Интересно, где сейчас София? Чем она занята? Сколько сейчас времени в Риме? Уже ночь? Спит ли она? Он посмотрел на последнюю папку с информацией. Этим сведениям уже восемь лет. Но это самое важное среди всего. Он сделал последний глоток рома. Чем она занималась в этот период? Почему известно так мало? С кем она познакомилась? С кем живёт? Есть ли у неё дети? Почему она перестала играть? Замужем ли она? Самое главное – счастлива ли? Танкреди на мгновение удивился. Ему бы хотелось сжечь всё, не знать ничего больше об этой женщине, забыть её, вернуть время вспять и никогда с ней не встречаться. Но он знал: то, что он вошёл в ту церковь, было лишь началом. И они уже не могут вернуть время. Слишком поздно. Он налил себе ещё немного рома, сделал большой глоток и открыл последнюю папку. Начал читать. Он увидел другие фотографии, другие записи и наконец всё понял.

Светало. Чайки низко летали над водой. Их крики раздавались как бы издалека над этим спокойным морем. Первые лучи солнца освещали яхту. В каюте на носу звучали ноты Шуберта, последний концерт. Танкреди всё ещё смотрел на неё, красивую и порывистую перед этим фортепиано. Он уже знал, почему настолько талантливая девушка отказалась от музыки. А ещё знал, почему встретил её. Она такая же, как он. Пропащая душа.

— Ну что, как у нас дела сегодня?

— Лучше, чем вчера, и хуже, чем завтра.

Андреа улыбнулся Стефано. Это стало их способом поздороваться. Они виделись трижды в неделю. С момента знакомства их отношения сильно изменились.

Сразу после аварии всё было не слишком-то просто.

— Милый... Пришёл психотерапевт.

София застыла в дверях, пропуская его внутрь. Андреа медленно повернул голову. В темноте он заметил парня своего возраста, может, чуть старше. Тот был высоким и стройным, с короткой стрижкой; он улыбался, но важней всего то, что он стоял на своих собственных ногах. Андреа рассматривал его всего мгновение, а потом снова отвернулся к окну. Занавески были задёрнуты. Свет едва просачивался сквозь них. Снаружи, наверное, солнечно. Слышны были голоса детей, как далёкое эхо.

— Давай, пасуй, пасуй мне...

Доносились звуки их усилий, беготни, шагов в футбольном поле, залитом солнцем. Он представлял его себе сухим, белым, пыльным. Ребята снова устроили матч. Он видел детские ноги, на некоторых спустились носки, одни были волосатыми, а другие гладкими, были ноги загорелые, были ноги детей постарше. Но всех их объединяло то, что они бегали. Ловко или с трудностями, с отличным представлением об игре или даже в ужасной физической форме, но все бежали за мячом. То, чего он больше никогда не сможет сделать. Он молча смотрел в окно. И чувствовал, что умирает внутри, что ему не хватает воздуха. Он попробовал пошевелить ногами. С упорством, словно это лишь ночной кошмар, словно произошедшее – лишь игра воображения. «Ну же, — подумал он, — давай, ты сможешь, это лишь страшный сон. Это лишь вопрос силы воли. Двигайся, двигайся так, как будто снова играешь в регби в Аква Четоза, вот летит мяч, ты хватаешь его и сжимаешь в руках, он теперь твой. А теперь беги, наклони голову, пусть твои ноги летят над зелёной травой. Никто тебя не догонит, никто не сможет уронить тебя. Эти ноги ведь летали, как же они летали...»